«ВЕТЕР ВОЙНЫ»

Как было много тех героев,
Чьи неизвестны имена.
Навеки их взяла с собою,
В свой край, неведомый, война.

Они сражались беззаветно,
Патрон последний берегли,
Их имена приносит ветром,
Печальным ветром той войны.

Порой слышны, на поле боя,
Через десятки мирных лет:
«Прикрой меня! — прикрою Коля!»
И вспыхнет вдруг ракеты свет.

А Коля, в этом тихом поле,
Лежит, не встанет никогда…
Лишь горький ветер, нам порою,
Напомнит страшные года.

Сегодня мало кто заплачет
Придя к могилам той войны,
Но это все-таки не значит
Что позабыли Колю мы.

Мы помним, помним это горе.
Осталась в памяти война,
И Русское, родное, поле
Приносит ветром имена.

Степан Кадашников

---

Юлия Вихарева ПРЕДСТАВЬТЕ

Представьте: вы – мать. Вы – жена. Вы – невеста.
Ваш сын (муж/любимый) ушёл на войну,
И что с ним, и где он - увы, не известно.
Живой ли? Не ранен? В боях ли? В плену?

Представьте ребёнка. Морозы. Блокада.
Вы ищете хлеба кусок для мальца.
Вы - в поле сестра: из горящего ада
На хрупких плечах волочёте бойца.

Вы – старый хирург, что без сна и покоя
Латает, латает, латает солдат…
Вы – в Лагере Смерти, где горе людское
Умножено в сотни… Нет, в тысячи крат!

Вы пашете в поле. Вы - сельская баба -
Как лошадь, себя запрягаете в плуг.
Представьте себе, на мгновенье хотя бы,
Отчаянье, голод, смертельный испуг.

Почувствуйте сердцем и клеточкой каждой.
Задумайтесь крепко. Представьте хоть раз,
Что всё, что вам дорого, просто однажды
Война уничтожит, отнимет у вас.

Представьте парнишку. Простого солдата,
Чьё имя - над «Вечным огнём», на Стене.

И, может, поймёте... Поймёте когда-то,
Как страшно там было - на этой войне.

29.04.2015
______________________

---

Елена Амосова
ПРОСТОЙ СОЛДАТСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Солдат - парнишка молодой
С любовью к матери, сестре
Писал письмо с передовой…
Варилась каша на костре…
Дул зимний легкий ветерок,
Как будто не было войны,
(Затишье было на часок…
С войной теперь обручены…
Все-все: кто был и стар, и млад)
Но позабыл о ней солдат
На миг…он думал о весне,
О дальней милой стороне,
О доброй матери своей,
О красоте больших полей…
О первой пламенной любви,
О том, как пели соловьи…
Но там чума и здесь война…
И на висках уж седина
Не по годам… «Ну как вы там?
Читать ли Дашка начала?
Все буквы выучить смогла?
И починил ли деда крышу,
И что невеста в письмах пишет?
Надеюсь, не болеешь, мама,
Все так же ты в делах упряма?
…фашистам не даем покоя…
Вы просто ждите нас, героев,
Люблю, целую, обнимаю.
Себя беречь вас заклинаю…»
Сложив конвертик треуголкой,
Вновь улыбнулся... втихомолку
Он посмотрел по сторонам…
Писали письма по углам
Солдаты все…и по врагам
Бил их Солдатский треугольник,
ЧерпАя из советских хроник,
Победы... и врагов потери…
Им письма помогали Верить,
Всех эти письма согревали
От дум ужасных, от печали…
Роднили их…с родней сближали,
Чтоб духом парни не упали…
Но были в письмах похоронки…
«Погиб он на чужой сторонке
Во имя Родины, победы…»
А у войны одни лишь беды.
Без смерти не бывает войн, -
Не выпишешь ей, смерти, бронь.
Не выписать и не вписать!
Она умеет лютовать…
Она умеет убивать…
Война на то и есть война,
На всех она, беда, одна…
Простой Солдатский треугольник
В себе хранит так много хроник,
Таит историю святую
В годину люто-роковую
О всех героях той войны.
Так склоним головы, сыны
И дочери святой Державы,
Во имя подвига и славы

---

Николай Браун

ТОЙ ПЕРВОЙ НОЧЬЮ

Ещё той ночью игры снились детям,
Но грозным рёвом, не пустой игрой,
Ночное небо взрезав на рассвете,
Шли самолёты на восток.
Их строй

Нёс, притаясь, начало новой ноты,
Что, дирижёрским замыслам верна,
Зловещим визгом первого полёта
Начнёт запев по имени — война.

Но дирижер не знал, что в этом звуке,
Где песнь Победы чудилась ему,
Звучат народа собственного муки,
Хрипит Берлин, поверженный в дыму.

Той первой ночью, в ранний час рассвета,
Спала земля в колосьях и цветах,
И столько было света,
Столько цвета,
Что снились разве только в детских снах.

Той ночью птицы еле начинали
Сквозь дрёму трогать флейты и смычки,
Не ведая, что клювы хищной стаи
Идут, уже совсем недалеки.

Там где-то стон растоптанной Европы,
А здесь заставы день и ночь не спят.
Притих в лазурной дымке Севастополь.
Притих под белой ночью Ленинград.

Штыки постов глядятся в воды Буга.
Ещё России даль объята сном…
Но первой бомбы вой коснулся слуха,
И первый гром — и первый рухнул дом.

И первый вопль из детской колыбели,
И материнский, первый, страшный крик,
И стук сердец, что сразу очерствели
И шли в огонь, на гибель, напрямик.

И встал в ту ночь великий щит народа
И принял в грудь ударов первый шквал,
Чтоб год за годом, все четыре года,
Не утихал сплошной девятый вал…

… Всё отошло. Заволоклось туманом.
И подняла Победа два крыла.
Но эта ночь, как штыковая рана,
Навек мне сердце болью обожгла.

1968

---

Десятилетний человек

>Крест-накрест синие полоски
На окнах съежившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе,
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе...
Накинув старый зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу – прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел.
В нетопленной, разбитой бане
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза.
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Выть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.

С. Михалков

---

Игорь Жук СТАРЫЙ МАСТЕР

В углу, у забора, на тихих задворках базара,
В дощатой каморке, покрашенной в цвет Ваших глаз,
С восьми до семнадцати мастер сгибается старый –
Он занят починкой всего, что сломалось у нас.

Идет к нему каждый, кому в этом мире досталось,
Кому от обид и от горестей невмоготу.
Он тонкой наждачною шкуркою снимет усталость
И бережно сложит надежду, и склеит мечту.

Приносят к нему ни на что не похожие части,
Приносят, и плачут, и все же с надеждой глядят,
И клеит из этих обломков он новое счастье,
Ворча добродушно заказчику: "Сам виноват!.."

Да-да, виноваты! – краснеем и просим: взглянуть бы,
А может – удастся, авось еще рано на слом!.. –
Мы держим в тряпицах свои поврежденные судьбы,
Разбитые души на стол осторожно кладем.

О, сколько надрывов, изломов и перегораний
Уже побывало на этом волшебном столе!..
"Прошу, забирайте... Но я не даю вам гарантий;
Побережней будьте с судьбою на этой земле!"

А мы обновленное счастье из рук принимаем,
Прижав его к сердцу, несем и клянемся хранить,
И где-то, конечно, споткнемся, и снова сломаем...
О, если б и вправду умел его кто-то чинить!

---

Игорь Жук СТАРЫЙ МАСТЕР

В углу, у забора, на тихих задворках базара,
В дощатой каморке, покрашенной в цвет Ваших глаз,
С восьми до семнадцати мастер сгибается старый –
Он занят починкой всего, что сломалось у нас.

Идет к нему каждый, кому в этом мире досталось,
Кому от обид и от горестей невмоготу.
Он тонкой наждачною шкуркою снимет усталость
И бережно сложит надежду, и склеит мечту.

Приносят к нему ни на что не похожие части,
Приносят, и плачут, и все же с надеждой глядят,
И клеит из этих обломков он новое счастье,
Ворча добродушно заказчику: "Сам виноват!.."

Да-да, виноваты! – краснеем и просим: взглянуть бы,
А может – удастся, авось еще рано на слом!.. –
Мы держим в тряпицах свои поврежденные судьбы,
Разбитые души на стол осторожно кладем.

О, сколько надрывов, изломов и перегораний
Уже побывало на этом волшебном столе!..
"Прошу, забирайте... Но я не даю вам гарантий;
Побережней будьте с судьбою на этой земле!"

А мы обновленное счастье из рук принимаем,
Прижав его к сердцу, несем и клянемся хранить,
И где-то, конечно, споткнемся, и снова сломаем...
О, если б и вправду умел его кто-то чинить!

---

Всеволод Багрицкий

Ты помнишь дачу и качели...

Ты помнишь дачу и качели
Меж двух высоких тополей,
Как мы взлетали, и немели,
И, удержавшись еле-еле.
Смеялись.
А потом сидели
В уютной комнате твоей.
Был час, когда река с луною
Заводит стройный разговор.
Когда раздумывать не стоит
И виснут вишни за забор.

Здесь, ни о чем не беспокоясь.
Торжествовала старина.
Сквозь лес мигнет огнями поезд,
Гудок...
И снова тишина.

— На дачку едешь наудачку,—
Друзья смеялись надо мной:
Я был влюблен в одну чудачку
И бредил дачей и луной.
Там пахло бабушкой и мамой,
Жила приличная семья.
И я твердил друзьям упрямо.
Что в этом вижу счастье я.
Не понимая, что влюбился
Не в девушку, а в тишину,
В цветок, который распустился,
Встречая летнюю луну.

Здесь, ни о чем не беспокоясь,
Любили кушать и читать.
А я опаздывал на поезд
И оставался ночевать.
Я был влюблен в печальный рокот
Деревьев, скованных луной,
В шум поезда неподалеку
И в девушку, само собой.


1941

---

Костя Крамар

Влюбляемся. И мысли — позади,
эмоции — наружу чудесами,
а сердце, сердце сильное в груди
поёт, стучит о нежности часами.

Влюбляемся. Погода не важна:
на дождь — зонты, на холода — перчатки,
без разницы, в душе всегда весна
и, как обычно, всё у нас в порядке.

Влюбляемся, целуемся, горим
и кажется, что небо под ногами,
и лишь, когда об этом говорим —
себя зовём богинями, богами.
___
Рассветы закрывали нам глаза,
всю ночь мы пересчитывали звёзды,
забыли время, числа, полюса.
Любить, влюбиться — не бывает поздно!

---

Игорь Кобзев СКВОЗЬ ДОЖДЬ

Ты всё ворчишь: «Какой туман лежит!
Всё дождь и дождь, на улицу не выйдешь!..»
- Помилуй бог, да можно ли так жить,
Когда ты свет сквозь сумерки не видишь!

А я люблю, как мандолинит дождь,
Люблю, когда сквозь тусклое ненастье,
Сквозь шум листвы и занавески дрожь
Дохнёт вдруг светлым дуновеньем счастья.

Дождь для меня - лохматый дирижёр.
Едва взмахнёт он палочкой своею -
Всё лучшее, хранимое душой,
Овладевает памятью моею.

Сквозь дождь я вижу тысячу чудес:
Земля душистым маревом сочится,
А мы вдвоём несёмся через лес,
И дождь, как гость, в стекло реки стучится.

Давно промок непрочный целлофан...
Что за беда? Ведь дождик не навеки!..
Зато так сладко, сладко целовать
Все в капельках светящиеся веки...

---

Коли милым назову - не соскучишься.
Превеликою слыву - поцелуйщицей.
Коль по улице плыву - бабы морщатся:
Плясовницею слыву, да притворщицей.
А немилый кто взойдет, да придвинется -
Подивится весь народ - что за схимница.
Филин ухнет - черный кот ощетинится,
Будешь помнить целый год - чернокнижницу.
Хорошо, коль из ружья метко целятся,
Хорошо, коли братья верно делятся,
Коли сокол в мужья метит - девице...
Плясовница только я, да свирельница.
Коль похожа на жену - где повойник мой?
Коль похожа на вдову - где покойник мой?
Коли суженого жду - где бессонница?
Царь-Девицею живу, беззаконницей!


3 апреля 1916
Марина Цветаева

---

С. Т. Кольридж
Кубла Хан, или Видение во сне
пер. К. Бальмонт

В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.

На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.

Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,

Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.

И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье --
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.

Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог

Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!
_________________

---

*

Как в норе лежали они с волчком, —
зайчик на боку, а волчок ничком, —
а над небом звездочка восходила.
Зайчик гладил волчка, говорил: “Пора”,
а волчок бурчал, — мол, пойдем с утра, —
словно это была игра,
словно ничего не происходило, —
словно вовсе звездочка не всходила.

Им пора бы вставать, собирать дары —
и брести чащобами декабря,
и ронять короны в его снега,
слепнуть от пурги и жевать цингу,
и нести свои души к иным берегам,
по ночам вмерзая друг в друга
(так бы здесь Иордан вмерзал в берега),
укрываться снегом и пить снега, —
потому лишь, что это происходило:
потому что над небом звездочка восходила.

Но они все лежали, к бочку бочок:
зайчик бодрствовал, крепко спал волчок,
и над сном его звездочка восходила, —
и во сне его мучила, изводила, —
и во сне к себе уводила:
шел волчок пешком, зайчик спал верхом
и во сне обо всем говорил с волчком:

“Се, — говорил он, — и адских нор глубина
рядом с тобой не пугает меня.
И на что мне Его дары,
когда здесь, в норе,
я лежу меж твоих ушей?
И на что мне заботиться о душе?
Меж твоих зубов нет бессмертней моей души”.

 

 

Так они лежали, и их короны лежали,
и они прядали ушами, надеялись и не дышали,
никуда не шли, ничего не несли, никого не провозглашали
и мечтали, чтоб время не проходило,
чтобы ничего не происходило, —
но над небом звездочка восходила.

Но проклятая звездочка восходила.

---

Наум Коржавин ПАМЯТИ ГЕРЦЕНА
ИЛИ БАЛЛАДА ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ НЕДОСЫПЕ

Любовь к Добру сынам дворян жгла сердце в снах,
А Герцен спал, не ведая про зло...
Но декабристы разбудили Герцена.
Он недоспал. Отсюда все пошло.

И, ошалев от их поступка дерзкого,
Он поднял страшный на весь мир трезвон.
Чем разбудил случайно Чернышевского,
Не зная сам, что этим сделал он.

А тот со сна, имея нервы слабые,
Стал к топору Россию призывать,-
Чем потревожил крепкий сон Желябова,
А тот Перовской не дал всласть поспать.

И захотелось тут же с кем-то драться им,
Идти в народ и не страшиться дыб.
Так родилась в России конспирация:
Большое дело - долгий недосып.

Был царь убит, но мир не зажил заново.
Желябов пал, уснул несладким сном.
Но перед этим побудил Плеханова,
Чтоб тот пошел совсем другим путем.

Все обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт...
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?

На тот вопрос ответа нету точного.
Который год мы ищем зря его...
Три составные части - три источника
Не проясняют здесь нам ничего.

Он стал искать виновных - да найдутся ли?-
И будучи спросонья страшно зол,
Он сразу всем устроил революцию,
Чтоб ни один от кары не ушел.

И с песней шли к Голгофам под знаменами
Отцы за ним,- как в сладкое житье...
Пусть нам простятся морды полусонные,
Мы дети тех, кто не доспал свое.

Мы спать хотим... И никуда не деться нам
От жажды сна и жажды всех судить...
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..
Нельзя в России никого будить.

Наум Коржавин, 1969

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ОХОТА...

Удачная на днях была охота,
Легко нашел я логово волков.
Волчицу сразу пристрелил я дробью,
Загрыз мой пес, двоих ее щенков.

Уж хвастался жене своей добычей,
Как вдалеке раздался волчий вой,
Но в этот раз какой-то необычный.
Он был пропитан, горем и тоской.

А утром следующего дня,
Хоть я и сплю довольно крепко,
У дома грохот разбудил меня,
Я выбежал в чем был за дверку.

Картина дикая моим глазам предстала:
У дома моего, стоял огромный волк.
Пес на цепи, и цепь не доставала,
Да и наверно, он бы помочь не смог.

А рядом с ним, стояла моя дочь,
И весело его хвостом играла.
Ничем не мог я в этот миг помочь,
А что в опасности - она не понимала

Мы встретились с волком глазами.
"Глава семьи той", сразу понял я,
И только прошептал губами:
"Не трогай дочь, убей лучше меня."

Глаза мои наполнились слезами,
И дочь с вопросом: Папа, что с тобой?
Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала,
Прижал ее к себе одной рукой.

А волк ушел, оставив нас в покое.
И не принес вреда ни дочери, ни мне,
За причиненные ему мной боль и горе,
За смерть его волчицы и детей.

Он отомстил. Но отомстил без крови.
Он показал, что он сильней людей.
Он передал, свое мне чувство боли.
И дал понять, что я убил детей.


Автор неизвестен.

---

Полет над городом
Алексей Башкиров

Над городом летели двое,
Она устало, он - без сил...
А утро их палило зноем
И ветер в спину торопил...

Она спала, Он был так нежен,
А город спал и видел сны -
О том, как в небесах безбрежных,
Влюбленные себя несли...

Бежали ли, иль отдыхали,
Не знаю я, не мне судить!
Они умели и летали,
Не нужно было им ходить...

И только мастер видел это
И взяв мольберт,и кисти взяв,
Запечатлел в потоке света,
Двоих парящих в облаках...

И вечно в масле отраженный,
Несет ее в потоке дня,
Мужчина нощей утомленный,
Но безмятежный, как дитя...

(Поэтическая зарисовка к картине Марка Шагала "Полет над городом"

---

В Гамале все погибли, кроме двух сестер Филиппа.

Во время тройной зачистки их не смогли найти.

Гамала относилась к городам крепостного типа -

осаждающим трудно ворваться, осажденным нельзя уйти.

С трех сторон - высокие стены, а с четвертой - гребень обрыва,

нависший над черной прорвой, куда страшно даже смотреть.

Около пяти тысяч жителей ( пока еще были живы)

бросились в эту пропасть, предпочитая легкую смерть.

С ними были деньги и вещи. Довольно странный обычай...

Спускаться туда трудно, выбираться еще трудней.

Но кое- кто из солдатиков все же вернулся с добычей,

и некоторые предметы сохранились до наших дней.

Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.

Он пришел туда с победителями, в одних цепях, налегке.

До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин

и командовал гарнизоном в небольшом городке.

Потом их загнали в пещеры и обложили туго,

и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,

они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.

Он остался последним. И он не стал умирать.

Он писал превосходные книги, он улыбался славе,

его любили красавицы - у него удалась судьба.

В наши дни он известен нам как Иосиф Флавий.

Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.

Мы обязаны памятью предателям и мародерам.

Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.

Мы обязаны жизнью двум девочкам - тем, которым

удалось спрятаться так, что их не нашли

(с) Юрий Михайлик

Это стихотворение об осаде и взятии римскими войсками города Гамла (или Гамала), которую сумело пережить только двое местных девушек из 4000-ого населения. Сейчас Гамла и разрушенная крепость - одно из любимых мест отдыха израильтян на Голландских высотах.

---

У Модильяни кончилось вино
и кончились друзья. И сны.
По пьяни
у Модильяни кончилось – ОНО.
То самое, что было… в Модильяни.
Прошло и время вроде до хрена
/не те слова, картины, ноты, грани…/
У нас есть - МОРЕ КРАСОК И ВИНА!!!!
-
Но нет самих себя… «и Модильяни…»
-
Зачем я здесь?
Чей это хоровод?
Глухие подворотни, крысы с кошку,
какой-то рот, меня целует. Рот.
И скоро всё вот-вот произойдёт.
И даже кто-то речь произнесёт.
/Нет. Речь – толкают/ …Значит речь – толкнёт.
Скорей всего.
Но зря. И понарошку.

Лежу, смешно вбираю кислород.
Трясёт, как при ангине и родео.
Во мне закончен - город и народ.
/там, где закончен город и народ
вполне мог поселиться - Амедео/
Со всей своей потребной требухой,
разбитыми бутылками, любовью,
талантом. И восторженно бухой
надеждой. Не готовой - ни к зимовью,
ни к бесам, посещающим – нули,
нули пространств и нолики Пикассо.
-
Урок искусства:
«ВЫЙДИ ВОН ИЗ КЛАССА!!!!!»
-
Что, Моди? Не хватает нам земли?
***
У Модильяни кончилось вино…
А я устала от тупиц и брани.
Смотри, какое светлое окно!
В нём призраки Жаннетты и герани.
/герани и Жаннетты. Всё равно…/
Века, как воздух – выдержать в стакане
и растолочь в нём лёд и синий снег
и город мой, и репинскую школу.
-
Да-да, мой друг, искусство, это – бег
-
по кругу, бег - постыдным, дерзким, голым,
и беззащитным, перед теми, кто
надев пальто, попрятали все жальца,
но выдавали контуры пальто…..
И вот уже – бежишь…. Никто…
НИК-ТО…
-
Застреленный из собственного пальца.
-
Куда меня эпоха привела?
/не важно…/ но по пунктам и по бреду -
мне снился бы Париж /когда б была/
но я была лишь там, куда - не едут.
Где не живут, не пишут, не велят
быть постоянным зеркалом себя же.
Тут только нарекают и едят.
Ну и плодят…
И пух летит лебяжий.
Страна-коньяк. Страна – переворот
очередной не читаной страницы.
Страна БОЛЬШОЙ и ЗАМОЛЧАВШИЙ – РОТ
и вскрытый зобик пойманной синицы.
Страна – «друзья». Страна – «не подходи!»
Страна – сапог, в котором спрятан ножик.
Страна с цветущим кактусом в груди,
с людьми, без ножек. И в иконках – божик.
-
О, Господи…
Страна больших котят,
которые хотят - картин и мяса!
/стабильности и подлинник Пикассо…/
Они свои ведёрки укротят,
в которых утонули и давно
покрылась ржой фамилия и проба.
-
У Модильяни кончилось вино…
-
………………….А у меня бессилие и злоба.

Ленка Воробей (с)

---

Удачник

Шел по улице удачник,
Весь в глиже, одетый брежно,
И на вид он очень взрачный,
Сразу видно, что годяй!
Он людимый, он имущий,
Удивительный дотёпа,
Он доумок и доучка,
И доразвитый вполне.
А ему идёт навстречу
Врастеничная Смеяна,
Языком вполне цензурным
Говорит ему взначай:
Я уклюжая такая,
И природная поседа,
Я радивая ужасно,
Очень ряшество люблю!
А давай–ка мы с тобою
Будем жить в законном браке,
Ведь такой кудышной пары
Сыщут вряд ли кто и где!

Юрий Басин (с)